«За гранью закона и морали!» Заинтересованные сотрудники Генпрокуратуры пытались выпустить из СИЗО главного обвиняемого по делу о пожаре в «Хромой лошади»

5.12.2013

Сегодня, 5 декабря, исполнилось четыре года после пожара в пермском клубе «Хромая лошадь», который унес 156 жизней, а более 400 граждан стали потерпевшими по уголовному делу. Обозреватели сайта «Компромат-Урал» скорбят со всеми, кого коснулась трагедия в Перми. Между тем, наших читателей наверняка заинтересует информация о том, какие интриги разворачивались в Генпрокуратуре России вокруг участи главного обвиняемого по делу о пожаре в «Хромой лошади». Владельца клуба, Анатолия Зака (на фото), приговоренного к 9 годам и 10 месяцам колонии, оказывается, могли освободить! Этот и другой компромат обнародовала экс-сотрудница Генпрокуратуры Галина Тарасова.

Бывший старший прокурор Галина Тарасова, надзиравшая за делами о смерти Магнитского и пожаре в «Хромой лошади» и уволенная в апреле из Генпрокуратуры, рассказала о нарушениях в этом ведомстве.

За время своей службы Галина Тарасова надзирала за рядом резонансных уголовных дел, в том числе по обвинению Владимира Барсукова (Кумарина), которого называли ночным губернатором Санкт-Петербурга; об убийстве героя России Руслана Ямадаева; по факту пожара в клубе «Хромая лошадь»; по обвинению в мошенничестве сотрудника Счетной палаты РФ Юрия Гайдукова. Она была последним прокурором, который надзирал за делом о смерти Сергея Магнитского в «Матросской тишине».

Весной этого года Тарасову, находящуюся в звании старшего советника юстиции, уволили из Генеральной прокуратуры за нарушение прокурорской присяги. Сама она считает, что причиной увольнения стали ее попытки препятствовать систематическим нарушениям закона со стороны коллег. «Русской планете» она рассказала о том, что происходит внутри главного надзорного ведомства.

Свое увольнение Тарасова обжалует в суде. Она предоставила «Русской планете» протоколы судебных заседаний, ее рапорты начальству, которые, по ее мнению, свидетельствуют о нарушениях в ведомстве.

«В течение 18 лет работы никаких претензий по службе ко мне не предъявлялось"

Управление по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры, где я трудилась, занимается надзором за соблюдением законности работы главного следственного управления Следственного комитета. В обязанности прокурора входит проверка законности важнейших процессуальных решений: о возбуждении уголовного дела, о привлечении человека в качестве обвиняемого, об избрании и продлении содержания под стражей. Когда дело поступает в суд, должна проверяться доказанность фактов преступления: прокурор не может отправить уголовное дело в суд под заведомо оправдательный приговор.

С июля 2012 года меня пытались уволить. Уволена я была 26 апреля 2013-го. Фактически в отношении меня были сфабрикованы две служебные проверки, одна из которых повлекла дисциплинарное взыскание, а вторая — увольнение. До этого в течение 18 лет работы никаких претензий по службе ко мне не предъявлялось.

Выдвинутые обвинения были надуманного характера. Якобы я преследовала и унижала по национальному и половому признаку группу сотрудников прокуратуры из управления по надзору за расследованием особо важных дел. Ранее членам этой группы я предъявляла претензии о том, что они занимаются противоправной деятельностью. Они систематически отсутствовали на работе при покровительстве руководителей, хотя это время оплачивалось им как рабочее. То есть совершались мошеннические действия. Это поведение требовало и до сих пор требует оценки в рамках Уголовного кодекса.

Кроме того, речь шла о конкретных уголовных делах. О нарушениях, которые укрывались. О воспрепятствовании в работе над делами, которые были в надзоре у меня и у моих коллег. То есть о массовой противоправной деятельности определенной группировки, которая пользовалась покровительством группы руководителей. Сами члены этой группировки либо получали в надзор уголовные дела с уже выполненной работой от других прокуроров при содействии своих покровителей-руководителей, либо просто брали информацию у следователя и компоновали ее как удобно, не читая дел. По сути, они уклонялись от своей обязанности осуществлять надзор. Показатели работы некоторые фальсифицировали путем банальных приписок в отчетности, увеличивая их в десятки и сотни раз.

После того как я обратилась к руководству с рапортами о преступлениях, нарушениях и дискриминации, на меня подали одно клеветническое заявление, которое я обжаловала в суде. Местью за мою попытку защитить свои права в суде стало второе заявление — о том, что я якобы склоняла свидетеля по моему делу к даче не соответствующих действительности показаний под угрозой распространения порочащих его сведений.

Мне дважды в нарушение Конституции отказывали в ознакомлении с материалами служебной проверки. Это наглядная демонстрация того, что должностные лица Генпрокуратуры считают Конституцию чем-то вроде туалетной бумаги.

Сразу после увольнения я обратилась в СК с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении членов этой группировки по факту расхищения ими бюджетных денежных средств, превышения должностных полномочий и злоупотребления ими, по факту дискриминации и клеветы. Эти сообщения о преступлениях были укрыты по договоренности должностных лиц из СК и прокуратуры. Их передали назад в Генпрокуратуру со ссылками на то, что Следственный комитет не контролирует ее деятельность.

«Они работали по делу подмосковных прокуроров и получили некие бонусы»

Привилегированная группа сформировалась вокруг трех руководителей управления Генпрокуратуры по надзору за расследованием особо важных дел. Группировка начала складываться с 2007 года вокруг начальника управления Игоря Мясникова и двух его заместителей — Давида Куталия и Магомедрасула Магомедрасулова. Если сравнивать, то это похоже на группировку в Минобороны, о которой мы узнали благодаря делу «Оборонсервиса», — только в миниатюре и в ситуации доступа к принятию решений по актуальнейшим уголовным делам, определявшим репутацию правоохранительных органов РФ и репутацию России на международной арене.

Эти руководители по принципу «разделяй и властвуй» начали насаждать доносительство, деление прокуроров на привилегированных и «чернорабочих», дискриминацию в трудовых правах. И те, кто готов был выслуживаться, лично развлекая начальников и посредством доносов, вошли в их окружение. Эти люди неделями не появлялись на работе, устраивали себе шопинги, плавали в бассейне, ездили за границу и занимались своими личным делами. Все это оплачивалось им как рабочее время, а их работа перекладывалась на оставшихся сотрудников, которые оказались в положении своеобразной прислуги. Таких любимчиков было около 10 человек, причем в самом управлении работает примерно 50 человек. Большинство в управлении — нормальные порядочные люди, которые понимают, что такое Генеральная прокуратура и чем она должна заниматься. Действия членов группировки шокировали остальных сотрудников, но некоторые из них оказались ими запуганы.

Позднее свой статус эти люди повысили благодаря тому, что работали по делу подмосковных прокуроров. И, соответственно, все они получили некие бонусы. Магомедрасулов получил повышение. Еще один член этой группировки — Тимур Борисов (прокурор отдела, и. о. начальника отдела, сейчас помощник по особым поручениям замгенпрокурора Виктора Гриня) — в течение полугода стал из обычного прокурора старшим прокурором, а затем помощником замгенпрокурора Виктора Гриня. Притом что он стал помощником замгенпрокурора, который надзирает за следствием по всей России, у него нет стажа следственной работы и представление о том, что такое следователь, достаточно поверхностное. Некоторые документы, которые он оформлял, вызывали у следователей весьма эмоциональную реакцию своей незаконностью и надуманностью. Олег Радченко, возражавший против содержания под стражей «подмосковных прокуроров», занял место одного из них, став прокурором Одинцовского района Московской области, где ему вскоре объявили неполное служебное соответствие.

В управлении также осуществлялся надзор за уголовными делами о событиях на Болотной площади. Ситуация освещена в прессе и приобрела международный резонанс, но при адекватном прокурорском надзоре скандальности могло бы и не быть. Насколько я понимаю, в деле есть обвиняемые, которые признали свою вину, а есть те, чья виновность вызывает сомнения. Такой ситуации, когда общественность, ссылаясь на показания и видеозаписи, кричит, что доказательств вины отдельных лиц нет, а есть, наоборот, доказательства невиновности, просто не может быть при нормальном прокурорском надзоре. Если кто-то вписан в «Болотное дело» вместо человека, которого не нашли, прокурор должен указать на это. Если чья-то вина следствием не доказана, то прокурор, причем еще на следствии, может вывести подозреваемого или обвиняемого из дела средствами прокурорского надзора.

Что касается дела Навального, то могу описать, что собой представлял прокурор Дмитрий Демидов, который за этим делом надзирал. В отношении прокурора Демидова мною было подано в СК РФ заявление о возбуждении уголовного дела по факту клеветы и иных незаконных действий. Среди находившихся в моем кабинете документов Демидова были обнаружены чистые листы бумаги с подписями под ними гражданина Шукурова И.Н., позволяющие фальсифицировать за его подписью любую информацию (долговые расписки, явки с повинной, клеветнические заявления), а также обнаружены коробки с вещдоками из уголовного дела, находившегося в производстве СК. Я все это сфотографировала.

Заявление о преступлении Демидова по инициативе Генпрокуратуры было укрыто. Прокурор Демидов в ходе проводившихся в отношении меня служебных проверок Генпрокуратуры трижды делал взаимоисключающие заявления. В материалах проверки фигурирует копия аудиозаписи, оригинал которой он уничтожил. В связи с этим я и подавала на него в СК заявление по факту клеветы.

«Никем не оспаривается вопрос, что в отношении Магнитского совершено преступление»

Должностные интриги по делу о гибели Сергея Магнитского осуществлял лично Давид Куталия. Затем эти интриги были продолжены его учеником и преемником Тимуром Борисовым. Я получила дело о смерти Магнитского в надзор в августе 2011 года после работы по нему двух прокуроров. За уголовным делом по обвинению Магнитского и Браудера надзирал Сергей Бочкарев (старший прокурор отдела, сейчас начальник отдела), также получивший стремительный карьерный рост после работы по этому делу и возражений в судах против содержания под стражей Игнатенко по делу «подмосковных прокуроров».

Этот человек умудрялся вмешиваться в дело о смерти Магнитского. Он звонил следователям ГСУ, давал им устные указания, присылал какие-то документы. Следователи звонили и жаловались: «Избавьте нас от этого деятеля». Он пытался переложить на них вопросы по расследованию хищения бюджетных денежных средств, на что те отвечали, что они расследуют факт смерти Магнитского, а хищения расследуются по находящемуся у него в надзоре делу следователями Следственного департамента МВД.

Со стороны Куталия и Борисова было воспрепятствование надзору за расследованием смерти Магнитского. Они создавали волокиту. Куталия, проигравший и. о. начальника управления Валерию Игнашину первоначальный этап «войны» за влияние на дело Магнитского, внес предложение о моем депремировании за несуществующие опечатки в несуществующих документах. В течение месяца я вынуждена была добиваться опровержения надуманных претензий. Далее Борисов, исполняя обязанности начальника отдела, препятствовал согласованию документов о необходимости внесения требования об устранении волокиты по делу.

До того как я вступила в надзор за делом, два прокурора практически ничего не делали по нему. У меня возникла необходимость сразу внести требование об устранении нарушений, а затем еще одно — об устранении волокиты. Под моим надзором появилось двое обвиняемых в этом деле.

Из-за возражений против дискриминации и нарушений в управлении, а также в связи с работой над этим делом на меня оказывали постоянное давление. Прямым текстом мне ничего не говорилось, но у меня сложилось впечатление, что дело было разменной монетой в кулуарных играх сотрудников Генпрокуратуры среднего звена. Кто-то занимался должностным самопиаром перед руководством, кто-то боролся за влияние на дело и доступ к информации по нему. Вопрос о том, как потом использовалась эта информация, остается открытым. Лиц, занимавшихся всем этим, не волновало, что их действия могут повлечь новые витки международного скандала.

Ситуация была крайне политизирована — была война списков, в расширенную часть списка Магнитского вошло 280 человек. Я и сама вошла в его расширенную часть. Некоторые туда попали, потому что замещали кого-то во время отпуска, никакой заинтересованности они не проявляли.

Я участвовала в суде в рассмотрении жалобы, связанной с желанием родственников Магнитского получить образцы тканей его тела для проведения независимой экспертизы. Согласно закону ни образцы, ни вещдоки не могут передаваться потерпевшим или обвиняемым. Сохранность их не может быть при этом обеспечена. Если бы я снова участвовала в рассмотрении этой жалобы, я бы высказалась аналогично. Я не сторонник ни фигурантов списка Магнитского, ни их противников Браудера с Файерстоуном, я сторонник соблюдения буквы закона.

Никем не оспаривается вопрос, что в отношении Магнитского совершено преступление — ему не была своевременно оказана надлежащая медицинская помощь. Однако не были обеспечены оперативное расследование дела и своевременный прокурорский надзор за ним, а также объективное информирование общественности обо всем этом.

«В оправдательный приговор Кратова по делу о смерти Магнитского заложено конституционное нарушение»

Сейчас дело по факту смерти Магнитского прекращено. Один фигурант оправдан, а у второго истекли сроки давности. Согласно закону, это не реабилитирующее основание. Если бы не было волокиты в расследовании и с прокурорским надзором, то целый ряд проблем и скандальных ситуаций вокруг дела можно было бы снять, у Ларисы Литвиновой сроки давности не прошли бы.

Что касается Дмитрия Кратова, когда я находилась в отпуске, его дело, выделенное в отдельное производство, было направлено в суд. Решение по делу принимал прокурор Алексей Куликов (прокурор отдела) под руководством того же Борисова. Членов этой упомянутой прокурорской группировки порой назначали руководить во время отсутствия начальства, чем они пользовались для демонстрации своей власти и решения каких-то вопросов. Пока я была в отпуске, дело отправили в Тверской суд Москвы, хотя оно относилось к подсудности Преображенского.

В принципе, рассмотрение дела не по подсудности — конституционное нарушение и основание для отмены решения.

Кратов был обвинен в халатности, повлекшей смерть Магнитского. Действия, образовавшие объективную сторону обвинения, были совершены на территории Тверского района в СИЗО «Бутырка», а последствия — непосредственно гибель Магнитского — произошли на территории Преображенского района в СИЗО «Матросская тишина». То есть, согласно УПК, подсудность определяется по месту совершения преступления. Если оно было начато в одном месте и окончено в другом, то по месту окончания. В данном случае окончание — это смерть Магнитского.

Возникает вопрос: почему же дело оказалось в Тверском суде, а не в Преображенском? Я обратилась с этим вопросом к Тимуру Борисову и не добилась ничего, кроме демонстративных пожеланий не вмешиваться не в свое дело. Сейчас выходит, что в оправдательный приговор заложено конституционное нарушение. Можно лишь делать предположение — произошло это по заказу или по незнанию закона и материалов дела. Если это следствие низкой юридической грамотности, то это — наглядный пример непрофессионализма работников Генпрокуратуры.

Но такое могло быть сделано и злонамеренно. Если за этим стояли фигуранты списка Магнитского, то это делалось в их интересах под отмену возможного обвинительного приговора фигуранта данного списка Кратова. Это могло делаться и в интересах Браудара и Файерстоуна под отмену оправдательного приговора. Уровень поведения должностных лиц Генпрокуратуры и степень коррумпированности дают основания предполагать безразличное отношение к тому, кто и за что бы им платил.

Еще была ситуация по делу в 2013 году с фигурантом списка Магнитского следователем Павлом Карповым. В Генеральную прокуратуру поступило обращение от некой юридической фирмы, которая осуществляла сбор доказательств для представления интересов Карпова в Лондоне по иску к Браудеру и Файерстоуну. Этот документ поступил мне от нового исполняющего обязанности начальника отдела Сергея Бочкарева с другими материалами, которые он переписал мне, чтобы переложить в нарушение ведомственных приказов на меня свою работу, как обычно делали все члены этой прокурорской группировки, кого назначали исполнять обязанности начальников. Однако прокуратура не занимается гражданскими исками частных лиц. Я поставила вопрос о возвращении документов в работу Бочкареву и даче этой компании разъяснений относительно того, что ее запрос выходит за рамки компетенции Генпрокуратуры. Бочкарев начал настаивать на том, что это дело государственной важности. Документы были ему возвращены, о дальнейшем мне неизвестно.

«Он сообщил мне, что представители еврейской общины просили освободить директора «Хромой лошади» из-под стражи»

Кулуарные должностные игры были и по делу о пожаре в клубе «Хромая лошадь», хотя, казалось бы, это вообще за гранью и закона, и морали. Надзор за этим делом осуществляла я, а руководил мной Куталия. В один из дней он сообщил мне как надзирающему прокурору о том, что к нему обратились влиятельные представители еврейской общины с просьбой о содействии в освобождении неофициального владельца клуба Зака из-под стражи. По утверждению Куталия, он не пошел на договоренности с обратившимися к нему лицами.

Почему он говорил об этом мне, я не знаю. О таких вещах надо докладывать вышестоящему руководству. Однако после этого случая Куталия стал чинить мне препятствия в работе. Он был категорически против того, чтобы я отправлялась в командировку в Пермь для изучения дела. А дело расследовалось в Перми, притом что надзирающий прокурор находился в Москве. Прокурорам присылают для надзора документы об отдельных процессуальных решениях по уголовному делу. Многие, конечно, не видят дела до самого последнего момента, но я работала иначе. Я все-таки съездила в командировку, но ее срок был сокращен до минимума.

В это же примерно время Куталия написал рапорт, что я осуществляю надзор за этим делом недолжным образом — явно пытался затеять скандал, чтобы я давала объяснения.

При поступлении дела с обвинительным заключением Куталия попытался затеять еще скандал — фактически попытался сорвать изучение дела и обвинительного заключения. Мне были предъявлены абсурдные претензии. Например, он написал мне резолюцию дать объяснение из-за того, что я выехала проверять поднадзорную организацию — Следственный комитет РФ (это тоже наши обязанности) — на полчаса раньше. Но никаких распоряжений у нас на этот счет никогда не было. Человек пытался сорвать мою работу по делу.

Могу предположить, что он пытался сорвать надзор за делом, чтобы не были обнаружены нарушения или просчеты следствия по объемному делу с большим количеством пострадавших. Если нарушения остались бы незамеченными, суд возвратил бы дело прокурору, а Зака выпустили в связи с истечением предельного срока содержания под стражей, что дало бы ему возможность скрыться.

Поддержание гособвинения поручили мне и еще двум прокурорам Пермского края. Было соответствующее поручение за подписью замгенпрокурора Сабира Кехлерова, но в командировку меня не пустили из-за интриг членов все той же прокурорской группировки. То есть один замгенпрокурора подписал поручение на мое участие в качестве гособвинителя в другом регионе страны, а другой, Виктор Гринь, счел командировку туда нецелесообразной.

В это же время на меня переписывали работу нескольких прокуроров группировки. Куталия покинул Генпрокуратуру в ноябре 2011 года по предложению руководства, поскольку неоднократно пытался создать межведомственные конфликты Генпрокуратуры, СК и ФСБ. В этом году по делу вынесли обвинительный приговор, все обвиняемые были осуждены.

«Если бы дело против Серенко осталось у Бисеровой, то, возможно, он бы шил сейчас тапочки в колонии»

Ненадлежащий прокурорский надзор со стороны членов группировки имел место по таким уголовным делам, как дело Серенко, получившее широкое освещение в прессе. Его обвинили в убийстве в Ростовской области спецназовца Чудакова и его семьи. Надзор за делом осуществляла прокурор Адиля Бисерова (старший прокурор отдела). Я сказала, что она надзирала, но более уместно здесь будет сказать: осуществляла безнадзорность.

Она выезжала в Ростов в командировку специально для изучения материалов дела. Чем она там занималась, неизвестно. Но дела она или не изучала, или нарушений намеренно не увидела. Все эти нарушения были в 2011 году ростовскими прокурорами описаны на 20 листах. Прокурор может не заметить отдельные нарушения по делу, но не массовые. Она вернулась из командировки и о нарушениях никому не докладывала, Серенко продолжил сидеть под стражей. В СИЗО пробыл около двух лет. По данным журналистских расследований даже мать погибшего возмущалась тем, что привлечен к ответственности, по ее мнению, совсем не тот человек.

Дело с обвинительным заключением недели две или три провалялось у той же Бисеровой. По каким-то причинам оно было направлено в Ростов для утверждения обвинительного заключения. Там прокуроры в состоянии аврала изучили уголовное дело, за которым они не надзирали. Постановление о возвращении на доследование было детальнейшим образом аргументировано. Ростовские прокуроры проявили как профессионалы. Серенко повезло, что дело попало именно туда и что там приняли законное решение. Не исключено, что, если бы дело осталось у Бисеровой, то оно бы попало в суд. Возможно, он шил бы сейчас тапочки в колонии или отбывал пожизненное.

Бисерова за дело Серенко отделалась депремированием за один квартал. А ее подружка из этой же группировки Надежда Есина пыталась подсунуть на подпись руководству документ, где эта сумма депремирования была бы значительно снижена, чтобы она лишилась 5, а не 15 тысяч. Причем Бисерова впоследствии перешла в другое подразделение на должность с более высоким окладом. Тот факт, что ненадлежащий прокурорский надзор за этим делом, по которому в совершении преступлений сейчас подозревают совсем других лиц, осуществлялся Генпрокуратурой, стараются укрыть от общественности.

«Незаконность уголовного преследования Мушкета была очевидна»

Достаточно скандальным было и дело Ивана Мушкета. Его первоначально расследовал Магомедрасулов, который попал в управление по надзору за расследованием особо важных дел из следователей. А надзирала за делом его подруга Ирина Лосева (старший прокурор отдела). Они оба работали следователями еще до того, как от прокуратуры был отделен СК. При создании Следственного комитета при прокуратуре РФ обоих без объяснения причин туда не взяли. Когда людей молча выставляют за ворота, это обычно означает, что за ними есть что-то, что не могут доказать или не берутся доказывать, чтобы не «выносить сор из избы». Тому же Магомедрасулову объявлялся выговор в связи с работой по одному из уголовных дел. Почему их подобрала прокуратура, вопрос к руководству. Магомедрасулов возглавил отдел в управлении, а его подруга Лосева стала старшим прокурором.

Бывшего начальника Санкт-Петербургской таможни Мушкета обвиняли в серии эпизодов, в том числе в превышении полномочий в связи с ремонтом таможни, взяточничестве. Насколько я понимала, Магомедрасулов пытался себе сформировать репутацию специалиста по расследованию данной категории дел, выдающегося следователя. По делу Мушкета Лосева никаких мер по устранению нарушений и освобождению его из-под стражи не приняла, хотя суд потом констатировал наличие по отдельным эпизодам его обвинения постановлений об отказе в возбуждении уголовных дел, которые никто не отменял и отменять не собирался. Магомедрасулов тоже проявлял заинтересованность по делу, хотя это было вне его компетенции, в его обязанности входил надзор за ФСКН.

Лосева по делу выезжала в командировку в Санкт-Петербург, поддерживала ходатайство следствия о продлении содержания Мушкета под стражей. Либо она покрывала нарушения, допущенные Магомедрасуловым, либо формально осуществляла надзор, не вникая в существо дела. Суд освободил Мушкета из-под стражи. Понимая, что с делом проблемы, Лосева решила переложить его с больной головы на здоровую. На прокурорском сленге это называется «соскочить с надзора», когда работа не сделана или испорчена, а проблемы перекладывают на другого прокурора. По ее договоренности с руководством надзор за делом в последний момент был переписан мне. Причем это было сделано в период моего отпуска и обвинительное заключение пять дней просто лежало в канцелярии. Ждали меня, хотя у прокурора на тот момент было всего 10 суток для изучения дела с обвинительным заключением, до 30 еще не продлевали.

У меня сразу возникли претензии по делу. Мне следователь не предоставил его материалы, что уже само по себе было незаконно. Следователь сказал, что дело совсем недавно изучала Лосева, и он не счел нужным присылать материалы. Я обратилась к Лосевой с вопросом о том, где документы по результатам осуществленного ею надзора. «У меня ничего нет», — отвечала она.

В итоге я с куцым огрызком надзорного производства по делу (которое вел еще до Лосевой другой прокурор) изучила обвинительное заключение и пришла к выводу, что дело нужно возвращать следствию. С этим согласилось и руководство отдела и руководство управления. Однако это дело Магомедрасулов забрал у руководства и повез лично к замгенпрокурора Гриню и доложил, что дело расследовано нормально, что есть основания для направления его в суд.

Получается, что заинтересованное лицо докладывало о деле. Мне непонятно, почему у замгенпрокурора не возникло вопросов по поводу того, почему ему приехал докладывать не надзирающий прокурор с руководством, а руководитель из другого отдела, тем более, ранее это дело расследовавший. Возможно, это было введение руководства в заблуждение или подобное решение вопросов уже являлось нормой. В итоге Мушкета оправдали, он взыскал из бюджета РФ 3 млн рублей за незаконное уголовное преследование и содержание под стражей. Государство понесло материальные потери. А Лосева и Магомедрасулов не понесли никакой ответственности.

Незаконность уголовного преследования Мушкета была очевидна, не исключено, что его намеренно поставили в условия, наводящие на мысль о необходимости откупиться, что он делать не стал. Фактически эту ситуацию надлежало проверять и расследовать, чего сделано не было.

В дальнейшем Лосева умудрилась направить в суд другое уголовное дело как совершенно секретное при отсутствии в нем секретных документов. Суд дело вернул. То есть получается, что она даже не читала дело. Еще две подруги из этой же группировки Виктория Жукова и Наталья Бондарева поощрялись руководящими покровителями: одна — после вынесения судом по поднадзорному ей делу оправдательного приговора (то есть, дело было направлено в суд в отношении невиновного), вторая — после возвращения судом дел несколько раз прокурору в связи с нарушениями закона.

То есть нарушения закона по уголовным делам со стороны членов этой группировки носили массовый характер и большинство из них укрывались... 

Павел Никулин
«Русская планета»